Часы в традиционном понимании – это сложная высокая инженерия, поскольку они на протяжении столетий оставались локомотивом многих наук. Безусловно, и сегодня часовое дело ассоциируется со сложной инженерией, необходимой для точного исчисления времени. В начале 2000-х, с появлением альтернативной техники, изменилась и роль часов. Теперь это – огромный простор для творчества, и меня можно описать английским словом artist: творец, художник. Я воспринимаю свою деятельность как искусство.

Действительно, такой термин существует. В 2020 году часовое дело официально стало одним из видов искусств, теперь оно приравнено к музыке, изобразительному искусству, поэзии. Для большинства моих собратьев по профессии это все же инженерное дело, и творческий подход у них встречается нечасто. В том, что создает мануфактура Konstantin Chaykin, на мой субъективный взгляд, доля творчества больше. Причем, не только с точки зрения идеи, внешнего оформления и дизайна, но и с точки зрения технического творчества, которое, в переводе на русский язык, называется изобретательством.

Почти все. Есть компоненты, которые мы по определенным причинам закупаем – в том числе, камни, но они тоже российского производства. Кроме того, в части продукции базовые компоненты швейцарского производства. Но сейчас мы столкнулись с отказом швейцарских партнеров продавать нам компоненты механизмов в связи с текущей ситуацией. Может, это и к лучшему – будем вынуждены производить их самостоятельно. Для меня эти сложности – лишь дополнительный вызов и стимул.

Еще самые первые часы, которые я создал много лет назад, были практически на 100% российскими. Швейцарские компоненты мы стали закупать с появлением в линейке «Джокера» –чтобы снизить стоимость продукта, сделать его менее дорогим.

Это стало ярко выражено в 2017-2018 годах. Тогда пришли награды, Женевский Гран-при высокого часового искусства (бренд Konstantin Chaykin стал победителем в номинации «За дерзость» – примечание редакции).

…И остается им по сей день. Все семейство «Ристмонов» очень востребовано, поскольку является новым открытием в часовом искусстве, и в связи с ограниченностью предложения. Спрос действительно высок – практически каждая модель раскупается до непосредственного выхода – по анонсу. История «глазастых монстров» имеет большое будущее – она нравится коллекционерам и имеет неограниченный потенциал развития.

История каждых новых часов начинается с создания внешнего дизайна. Затем следует изобретение нового инженерного решения – говоря простым языком, нужно придумать, как это будет работать. Все эти процессы – моя зона ответственности. Когда становится уже более-менее понятно, как идея технически будет реализована, я передаю ее группе конструкторов и контролирую их работу.

Если рассмотреть другие творческие направления, тоже требующие наличия определенных навыков – живопись, скульптура и некоторые другие – мы обнаружим массу примеров того, как художники никак не могли завершить картину, и приходили ее дописывать уже после того, как продали. Например, история Репина – яркая иллюстрация: автору пришло озарение, он понял, что хотел бы доделать некоторые детали, и пошел дорисовывать. И этот процесс бесконечен – ведь абсолютного идеала не существует.

Но изобразительное искусство по сравнению с часовым делом в данном случае имеет важное отличие. Если в полотне неправильно сделан мазок, или существует другой изъян, оно все равно будет «работать». В случае с шестеренками, к сожалению, такие экзерсисы не простительны. Часы должны быть точны. Вне зависимости от твоего желания, определенного уровня точность и перфекционизм должны присутствовать.

Часы категории «люкс» имеют несколько важных особенностей. Помимо точности хода, они должны исправно работать на протяжении определенного срока. Надежность и качество являются неотъемлемыми атрибутами приборов времени. А существует аспект, который касается только люксовых часов, и слово «перфекционизм» идеально подходит к нему. Если рассматривать другие технически сложные предметы «люкса», то они могут выглядеть идеально снаружи, но иметь погрешности внутри. Например, телефон – он по-своему прекрасен, блестит, круто выглядит и кажется безупречным. Но, стоит нам открыть крышечку задней панели, и, у меня есть определенные подозрения, что внутри уже не будет столь же красиво, как и снаружи. Будет плохо сделана печать микросхемы, не очень хорошо уложены провода. То же самое и с автомобилем. У вас может быть «Роллс-Ройс», но, стоит открыть капот и заглянут внутрь, вы наверняка без труда найдете неровную проводку, следы напильника…

А в часах нашей ценовой категории все детали должны быть безупречны – как внутри, так и снаружи. И недопустимо наличие следов присутствия мастера. Во всем мире не существует другого покрытия, к которому предъявлялись бы столь высокие требования, как к циферблату часов. Поэтому, ты можешь быть сколь угодно творческим человеком, у тебя на столе может быть полный беспорядок, но изделие, покидающее мануфактуру, должно быть идеальным. И без перфекционизма этого не добиться.

В определенный момент, когда получены долгожданные награды, ненадолго может показаться, что ты достиг вершины. Ты шел к самой высшей награде в часовом искусстве – Женевскому Гран-при, аналогу «Оскара». И вот, словно ДиКаприо, который много лет его ждал, ты, наконец, его получаешь. Ты как будто забрался на Эверест, оглянулся вокруг, и думаешь: «А что дальше?..»

Но, оказывается, на самом деле нет. Так кажется только снизу – когда ты хочешь покорить эту вершину. С нее открываются уже совсем другие – новые горизонты. И «Оскаром» профессиональная история не ограничивается. Истинное предназначение мастера – идти к реализации тех творческих идей, которые тебе кажутся сегодня недостижимыми. В этом и заключается профессиональный драйв – ставить себе наисложнейшую цель. Причем, это применимо к любой профессиональной сфере.

Собеседником или кумиром?

(Смеется). Собеседников много. Что касается кумиров, когда ты только начинаешь свой путь в профессии, они всегда у тебя есть. А когда встаешь с ними в один ряд, то уже спокойно на этом уровне существуешь. Сейчас я на том уровне, когда воспринимаю коллег как собеседников, которые следят за моим творчеством, а я слежу за их работами. Воспринимать кого-либо из ныне живущих как небожителей – такого уже, конечно же, нет.

Но мне все равно есть, к чему стремиться. Не считаю, что я на профессиональной вершине. Уверен, что все только впереди. Что касается творческого развития, наверное, некоторые из поклонников, исходя из последних новинок бренда, считают, что я исписался и занимаюсь переписыванием одной композиции с разных сторон (речь о «Джокере» – примечание SPEAKER Moskva). Это отдельный сложный вопрос. Могу по этому поводу привести некое сравнение с миром изобразительного искусства. Каждый из известных художников привнес нечто новое. Если мы посмотрим на любого из них – Пикассо, Ван Гог – они были первыми в своем стиле, направлении, и были востребованы и в моменте, и спустя время. Они открыли новое, хотя хорошо писали и в процессе поиска себя. Художник спустя определенное время работы в базовом академическом формате, находит себя и начинает вырабатывать стиль. Мало художников, которые переключались с одного стиля на другой.

Мне импонирует этот подход. Ты находишь себя, и развиваешься в этом направлении. Не просто сделать «Джокеров». Тебя заводит сама тема, и ты постоянно привносишь в нее новые ноты. Если посмотреть на семейство «Ристмонов» – они не сделаны одинаково. В механизмах постоянно появляются новые усложнения, эта история постоянно развивается, и ее невозможно закончить. Это – новое направление в часовом деле, я являюсь его открывателем, и есть идеи, которые мне хочется реализовать. Можно сказать, потребность художника творить.

Большинство живописцев мы ценим именно за то, что они развивают новое направление. Выходящее за его рамки воспринимается уже с меньшим ажиотажем – потому что уже есть общепринятое понимание ДНК данного художника. И, когда живописец работает в своем фирменном направлении, это востребовано у людей и они готовы просить переписывать одни и те же картины. У каждого художника есть множество картин, которые для клиентов повторялись. В любой творческой сфере это устроено одинаково – люди приходят, увидев произведение, и просят художника написать такое же. Надо понимать, что и ко мне «приходят» на мануфактуру с просьбами повторить. И я сам понимаю, что все созданные «Ристмоны» будут востребованы. А, в отличие от художника, который работает сам, у меня есть 40 человек, которым надо платить зарплату. Моя творческая часть должна находиться в балансе с коммерческой. «Константин Чайкин» – это уже мануфактура, это люди, у которых есть семьи, и это ответственность. Художник может быть голодным. Но люди, которые у меня работают, голодными быть не должны.

На сегодняшний день есть понятный коммерческий успех «Джокеров». По счастью, он является и бесконечным источником творческих идей. Но зацикливаться, безусловно, не будем. У меня все же есть и личная потребность бесконечных поисков. Загнать в клетку ДНК бренда меня очень сложно.

Вопрос вклада в историю я пока не хотел бы поднимать, взвешивать или оценивать – считаю, для этого слишком рано. Очень многое еще не создано. Есть в латыни понятие Magnum opus, которое означает главное произведение в твоей жизни. Я очень надеюсь, что свое я еще не создал.

Почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь – это драйв создавать вещи, которые меня самого будут поражать реализацией изначально недостижимой идеи. Чтобы ты сам посмотрел со своим багажом опыта и насмотренности – и понял: это самое прекрасное, что я видел. Вот таким должен быть творец – создавать вещь, прекрасней которой ничего в жизни не видел. Хотя, как и любой творец (он же – самый строгий критик), ты всегда найдешь изъян.

Вы можете спросить у ребят из отдела технического контроля нашей мануфактуры, и они подтвердят, что я – самый строгий цензор. Более того, на циферблате ведь стоит мое имя. А имя у меня одно. Для меня это крайне важно.

Мне повезло – я вошел через наиболее лояльную демократическую часть этого сообщества – международную Академию Независимых Часовщиков (AHCI), которая была нацелена на сотрудничество не только со швейцарцами (хотя их все равно было процентов девяносто). Миссия Академии, президентом которой мне в дальнейшем посчастливилось служить – поддержка новых молодых мастеров. С помощью Академии, у меня была возможность делить стоимость участия в Baselworld с другими мастерами, оплачивая не весь стенд целиком, а лишь небольшую витрину. За несколько лет участия в ведущей мировой выставке часового искусства мне удалось обратить на себя внимание коллекционеров.

Коллекционеры, как правило, находятся в поиске уникальных изделий, выходящих за рамки массового производства крупных брендов. И независимый часовщик создает то, чего не существовало прежде в часовом деле. Кроме того, очень помог рупор социальных сетей. Сегодня, если ты предлагаешь нечто новое, несущее идею, то, с использованием правильных площадок, есть шанс, что тебя не только услышат и увидят, но и твоя продукция станет популярна и востребована. Но для этого тебе нужно создавать нечто действительно интересное. Ведь интерес – это эмоция, и неотъемлемый ингредиент успеха и востребованности твоего бренда.

«Часовая болезнь», как ее называют. Но существуют особенности. Например, арабские коллекционеры. Когда ты всегда носишь традиционную белую одежду, то у тебя нет почти никакой другой возможности продемонстрировать статус, состояние и вкус, кроме часов. В этом случае часы становятся невербальным методом общения. Впрочем, это будет справедливо сказать о мужчинах по всему миру. Когда погружаешься в мир высокого часового искусства, увлекаешься и начинаешь разбираться, то, по мере возможностей, будет расти и коллекция. Когда человек покупает свои первые часы, для него как правило, важен статус. Когда приобретает уже свои пятые-десятые-двадцатые, то он уже ищет эмоцию.